Краєзнавство  с. Остки

ОТКУДА Я?

Новый год пахнет яблоками и мандаринами. Я это знаю точно, помню с детства. Дело в том, что росла я в Западной Украине, и такие диковинные фрукты, как мандарины, мы видели крайне редко — наверное, только на Новый год, да и то за ними приходилось ехать далеко, в Киев, а это двести сорок километров. За новогодними покупками всегда ездил отец. У него был большой дерматиновый чемодан, который мы по­чему-то называли «диктовый». В этот чемодан можно было сложить все свое добро, а мандаринов и подарков туда входило — уйма! Уйма-то уйма, но дело в том, что друзей и подружек у нас, детей, тоже была уйма! Вот и делите: уйма на уйму — получается всем по чуть-чуть.

Мама с папой никогда не вмешивались в распреде­ление подарков между нами и нашими друзьями: вольно было поступать так, как велела душа. А душа велела так, как была воспитана: поделиться с другом, дать попробо­вать: ведь не опишешь словами вкус того долгожданного мандаринового рая тому, кто и представления не имеет, что такое есть этот самый мандарин! Едва успев пови­снуть на елке обернутыми в серебряную бумагу, манда­рины быстро исчезали, то есть съедались нами, детьми. Зато оставался огромный «диктовый» чемодан, который источал беспощадно вкусный мандариновый запах, и его можно было нюхать сколько душе угодно, чем мы и занимались! А если закрыть глаза да «включить» богатое богатое воображение, ты сразу оказываешься в манда­риновом лесу, где на всех деревьях висит та самая уйма мандаринов, и почему-то именно на елках!

Стой поры Новый год для меня пахнет мандарина­ми и яблоками.

Родилась я 6 апреля, в 1956 году, в семье желез­нодорожника, на станции Остки, Ровенской области. Боже мой, что это была за станция! Расположена она на перегоне между Киевом и Ровно. Селом или поселком её никто и не называл, все говорили — станция, хотя жителей насчитывалось около ста дворов.

Самой большой достопримечательностью было само здание станции-вокзала. Если смотреть на станционное здание, то слева от него больница, которая размещалась в бывшем панском особняке. Это красивое двухэтажное здание, невесть как сохранившееся до наших времен. Рядом с больницей стоял наш дом, его построили мои родители в 1948 году, после войны, когда отец вернул­ся с фронта (так говорили наши старики: не с войны, а с фронта). Отцу пришлось продать свой свадебный костюм, чтобы «завершить крышу». Через железнодо­рожное полотно был устроен добротный переезд, за ко­торым выстроена новая, красивая школа, хотя здание старой школы в войну не пострадало; так и было у нас на станции две школы: новая и старая.

Население нашего села-станции было истинно ин­тернациональным. Здесь жили украинцы, русские, че­хи, поляки, белорусы, немцы, латыши и, конечно, цыгане. Говор был немыслимым: что означает слово «велосипед», я узнала только в школе, а до того это средство передвижения мы называли «ровер» — то ли по-немецки, то ли по-польски.

В школу я пошла в 1962 году, в шесть лет. Училась охотно, хотя точные науки систематически «отравляли» мое беззаботное детство. Самое любимое время года для нас, детей — это было, конечно, лето. Лето в Поле­сье — это особенное лето! Весь наш интерес был обра­щен к лесу: там мы зарабатывали свой детский капитал, который, кстати сказать, здорово помогал родителям справляться со всё возрастающими потребностями при­обретения нам новой школьной формы, одежды на зиму, учебников. Мы, как муравьи, трудились: собира­ли грибы, ягоды, жёлуди, лекарственные травы; всё это сдавали в приёмный пункт, в аптеку, пополняя свою «казну». За отдельную плату пасли соседских коров, но эту работу получали те, кто был постарше, — нам, «ма­лявкам» такое ответственное дело не доверяли, хотя фактически коров пасли маленькие пастушки, а плату получали старшие, но это уже не так важно, главное то, что все мы были очень дружны, довольны и веселы! Лес кормил нас, он был для нас благодетелем. Никто п никогда не смел бросить в лесу разбитую бутылку или банку!

Битое стекло выносилось в безопасное место, что­бы (упаси Бог) никто не смог на него наступить и по­раниться! Ни человек, ни животное. Так было. Этому неписаному закону подчинялись все, от мала до велика. Так было, было...

 

А потом, не сразу...

Потом... наступил апрель 1986 года. «Мирный атом» перестал быть мирным, а любимый лес стал для людей страшным, коварным и беспощадным врагом.

Чернобыль — это название травы-полукустарника, похожей на маленький кипарис. В наших селах из чер­нобыля делали красивые, пушистые веники, которыми мы, дети, выметали свои дворики, дорожки вокруг до­мов. Такое же название Чернобыль носит тот поселок, где расположена АЭС. Для этого поселка теперь не обя­зателен точный почтовый адрес с индексом...

Из-за близкого соседства с АЭС, где произошла авария, большинству односельчан пришлось покинуть наш любимый, неповторимый край,  наше Полесье.

 

Опустели наши дома, загрустил и «одичал» наш лес, опустошены, но кровоточат наши сердца и души.

Болить до нестями душа, Як батьківську хату згадаю. Біда буревієм пройшла — Чорнобиль нас виселив з раю... И сейчас, в век высочайших технологий ни один ученый в мире не способен создать такой веник, кото­рый бы вымел все последствия той беды. Невидимым седым туманом опустилась она на наши дома, на наши души, на нашу память.

 

Я живу в Харькове, здесь теперь мой дом, моя се­мья, мои друзья. В душе я — самый романтичный реа­лист. По-прежнему люблю лес, заядлый грибник. Очень люблю вышивку крестом, сама вышиваю. С особой лю­бовью шью пейзажи, копирую картины Шишкина.

Когда остаюсь дома одна, мои мысли, заботы, пе­реживания обретают форму стихов. Ведь исстари было так: любовь и разлука, радость и горе чувствуют люди одинаково, только проявляют эмоции по-разному. У меня эмоции превращаются в стихи. Специального, ли­тературного образования у меня нет, вот и пишу, как чувствую. Должна признаться: очень большое счастье — писать стихи, но еще большее счастье — это когда их читают и они согревают души людей.

...я пишу стихи и шью, без запутанной изнанки мне б прожить судьбу свою...